Упустить драматический момент телевизионщики никак не могли.Камеры, размещенные вплотную к трибуне, фиксировали каждую деталь скорбногодейства. На протяжении сорока восьми часов репортаж будет смотреть вся страна.

Гробы установили на невысоком помосте посреди лестницы прямоперед трибуной. Митинг начался.

Активист, взявший слово первым, поблагодарил всех, ктопринял деятельное участие в подготовке мероприятия. Меня поразило, какоеколичество приютов, благотворительных миссий, общественных кухонь, клиник,юридических контор, церквей, центров занятости, ассоциаций помощи безработным,а также выборных должностных лиц в той или иной степени оказалисьзадействованными.

Откуда, спрашивается, проблема бездомных при стольграндиозной поддержке?

Ответили на вопрос шесть ораторов. Причины проблемы крылисьв недостатке средств и сокращении бюджетных ассигнований, в глухотефедерального правительства и слепоте городских властей, в отсутствии сочувствияу людей состоятельных и консерватизме законодательной базы. Перечисление можнобыло продолжать до бесконечности.

Мордехай, выступивший пятым, счастливо избежал повторов иповедал о последних часах жизни семейства Лонти Бертон. Едва он приступил крассказу о том, как младенцу, похоже, последний раз в жизни меняли пеленки,наступила полная тишина. У людей застыли лица. Я смотрел на гробы, казалось, водном действительно лежит крошечная девочка.

А потом, гремел низким, вибрирующим голосом Мордехай, семьяпокинула приют. Ни мать, ни дети не подозревали, что из-за обрушившегося нагород снегопада жить им осталось всего несколько часов. Мордехай не знал, кудасемейство двинулось из приюта. Но я не обратил внимания на полет его фантазии.Подобно окружающим, я был загипнотизирован нарисованной картиной.

Слушая, как в попытке немного согреться дети жались друг кдругу, женщина рядом со мной не выдержала и разрыдалась.

Внезапно я осознал, что горжусь Мордехаем. Если этотчеловек, мой друг и коллега, стоя на трибуне метрах в пятидесяти от меня,оказался в состоянии подчинить мысли и чувства огромной толпы, то чтопроизойдет, когда он обратится к двенадцати присяжным на расстоянии вытянутойруки?

Ясно: никакой здравомыслящий ответчик не допустит, чтобымистер Мордехай Грин апеллировал в столице США чуть не поголовно чернокожемужюри присяжных. Если предположения наши верны, если мы докажем ихсостоятельность, суда не будет.

После полуторачасового митинга люди подустали, захотелосьдвижения. Вновь запел хор, гробы подняли, и траурная процессия повела толпу засобой. Мордехай вместе с другими активистами шел впереди. Кто-то сунул мне вруки портрет Лонти, и я поднял его высоко, как и мои соседи.

Благополучные граждане не ходят на марши протеста; ихчистый, уютный мир надежно защищен специальными законами. Прежде не выходил надемонстрации и я – зачем? Неся плакат, на котором была изображенадвадцатидвухлетняя мать четырех рожденных вне брака детей, я испытывалнепонятное, щемящее чувство.

Я изменился. Путь назад для меня отрезан. Прошлое,подчиненное погоне за богатством, стремлению вскарабкаться на очередную ступеньсоциальной лестницы, тяготило меня.

Я встряхнулся и энергично зашагал по улице. Вместе со всемия пел, вместе со всеми вздымал и опускал плакат, даже пытался подхватитьцерковный гимн, хотя слов не знал.

Первый раз я участвовал в акции гражданского протеста и былуверен, что не в последний.

Благодаря барьерам на перекрестках шествие без задержекмедленно продвигалось к Капитолийскому холму. Сплоченность и многочисленностьрядов обеспечивали нам постоянный интерес как у горожан, так и у представителейсредств массовой информации. Добравшись до конгресса, мы установили гробы на лестнице.Вновь прозвучали обличительные речи борцов за гражданские права и активистов, втом числе двух конгрессменов.

Выступавшие, однако, начали повторяться. Моим бездомнымсобратьям было, похоже, все равно, а у меня со дня выхода на работу, то есть спонедельника, накопилась стопка из тридцати одной папки. Тридцать один человекрассчитывал на мою помощь в получении талонов на питание, оформлении документовдля развода, защите от обвинений в уголовном преступлении. Я должен былдобиться выплаты зарплаты, предотвратить выселение, пробить место в лечебнице.Щелкнув пальцами, найти справедливость. Как специалист по антитрестовскомузаконодательству, я крайне редко сталкивался с конкретным человеком, теперь жеулица восполняла пробел в моем профессиональном опыте.

Купив у мальчишки-лоточника дешевую сигару, я направил стопыв сторону бульваров.

На мой звонок откликнулась женщина:

– Кто там?

Никаких поползновений снять цепочку не последовало.

По дороге я довольно тщательно отрепетировал роль, однакоуверенности, что вошел в нее, у меня не было.

– Боб Стивене. Я разыскиваю Гектора Палму.

– Кого?

– Гектора Палму. Он жил в квартире рядом.

– Что вы хотите?

– Вернуть ему деньги, только и всего.

Явись я с целью взять в долг или с иной неприятной миссией,соседи – естественная защитная реакция – наотрез отказались бы говорить сомной, даже через дверь, поэтому маленькая ложь была простительна.

– Он переехал, – сообщила женщина.

– А вы не знаете куда?

– Нет.

– Он и из города уехал?

– Не знаю.

– Вы видели, как он выезжал?

Ответ был, разумеется, положительный. Подробностей я недождался. Я снова осторожно постучал. Никакого результата.

Развернувшись, я позвонил в другую квартиру. Дверь быстрораспахнулась на ширину цепочки, и сквозь щель я увидел мужчину примерно моихлет со следами майонеза в уголках рта.

– Что вам угодно?

Я повторил байку про Боба Стивенса. Девятый час вечера, на улицехолод и мрак; мое пришествие явно прервало семейный ужин.

Но мужчина, казалось, не был раздосадован.

– Не могу сказать, чтобы я знал его.

– А жену?

– И ее. Я все время в разъездах.

– Может быть, с ними общалась ваша супруга?

– Нет. – Ответ прозвучал слишком поспешно.